Ермилов А.

 

© Москва, 2008.

 

«Парадоксы» Ирины Леонидовны Корчагиной

 

 

 

В 90-х гг. прошлого века журналистке Ирине Карчагиной пришло в голову написать книгу, – книгу о русской женщине[1]… То, что в результате получилось на мой скептический взгляд трудно назвать книгой в подлинном смысле этого слова, скорее вышла квази- или «как бы» книжка – набор журналистских заготовок (мыслеобрывков) кое-как склеенных и стилизованных воедино. Собственно говоря, мало того, что в этой «книге» отсутствует какой-либо серьезный аппарат ссылок, в ней нет и какой-либо серьезной аргументации (причем выводы, из которой подаются отнюдь не в гипотетической, а безапелляционно-категорической форме). В лучшем случае нам предлагается ссылка на достаточно вольную интерпретацию сказки, мифа, романа, газеты, фильма, ссылка на авторитет или ссылка на ощущения самого автора. Метод, выбранный журналисткой можно назвать по-фейерабендовски: «anything goes». Здесь царит бесстыдная анархия мысли. Так, например, авторша на полном серьезе интерпретирует сказки как исторический источник, делая из них выводы, относящиеся не только к ментальности русских людей, но и к самой исторической реальности.

Бульварный, обывательский стиль написания работы (написанной, кстати, с большим апломбом) и постоянные ссылки на дешевую желтую прессу придают данному опусу характер, с позволения сказать, журналисткого похлебища предназначенного отнюдь не для ценителей слова и книжной культуры (филологов[2]), а просто для широких тугопросвещенных масс, коими все еще, к сожалению, в большинстве (in mass) своем и являются женщины.  

Ради чего же я решил взяться написать об этой мало достойной внимания вещи?  Прежде всего, потому что это сочинение – злое обвинение мужчин (в этом, видимо, смысл названия ее предисловия: «Ответ Отто Вейнингеру», т.е. своего рода контробвинение). Это не только «ответ», но и вызов, причем не только феминистический вызов якобы царящему в России патриархату, но и самим мужчинам. Уже в предисловии без обиняков достается Отто Вейнингеру, которого, по мнению автора, вообще следовало бы забыть, но к ее сожалению его перевели на русский язык. (Само уже это пожелание говорит само за себя). В противовес известному вейнингеровскому тезису о том, что женщины лишены рефлексии, журналистка уверяет, что именно этим и займется в своей книге. Однако, как станет ясно по прочтении ее опуса, никакого обещанного самопознания русской женщины не произойдет…Скорее нам будет представлено весьма фрагментарное и внешнее описание объекта и его качеств, а не описание субъекта.

       Общий настрой книги пронизан мелким сарказмом, дешевым язвением и, как я уже отметил, окрашен вызывающим тоном. Этот опус не просто обвинительный акт, он мелочно высмеивает, потешается, насмешливо и маниакально выискивает слабости «Сильного пола». Я не нашел ни одного одобрительного высказывания о мужчинах и «их мире» на страницах этой работы. Может я что-то не уловил, и это не представляет из себя оголтелой тенденциозности?

       Порой ее опус обвиняет мужчин и «их» культуру… в каких-то бредовых вещах, например, в том, что неких полумифических женщин сарматок-амазонок она превратила «в покорных и услужливых «друзей человека»[3]. Основная же алогичная логика обвинения (беспардонно банальная) заключается в том, что будто бы «мужское общество» «ограничивает женщину в свободе», прежде всего в ее сексуальности, и делается это им из страха. Однако как же объяснить пресловутое порабощение женщин? Авторша понимает, что если поработили – значит, женщины того заслужили. Но наш теоретик (или теоретикша) этим выводом недовольна (бьет, видимо, по честолюбию). Оказывается, женщины уступили этому порабощению следуя своему материнскому инстинкту. Они согласились де на патриархат ради выживания рода и… сохранения цивилизации[4]. Только не уточняется: сохранения, чьей цивилизации? Книга стыдливо умалчивает о том, кто изобрел колесо, бумагу, гончарный круг, плавильный горн, рационализм, науку etc. Да и чем была бы наша повседневная цивилизация без Галилея, Ньютона или, напр., Дж. Уатта? Вместо этого утверждается, что «мудрая женщина», «чтобы сохранить цивилизацию, она согласилась на патриархат»[5]. Тут бы следовало бы спросить: как это так получилось, что патриархат воцарился во всех культурах и во всех уголках мира, и длился от 100 до 5 тыс лет? Почему же женщины везде «прогнулись» под мужчин? Оказывается, согласно нашему автору, все дело не в тупости, а мудрости женщин. Попытаюсь передать дальнейшие фантазии журналистки: потому что общество эволюционировало к индивидуальному браку, в котором многие мужчины не могли показать своего сексуального умения. К тому же они оказались в оковах запретов на чувства, что провоцировало их агрессию и заставило мужчину подчинить женщину[6]. Далее оказывается, женщина перестала быть воином в эпоху воинственного патриархата, т.к. мужчина не решался пустить ее на поле брани, ибо «они здорово настрадались от сарматок и Афины-воительницы»[7]. Подобная болтовня не учитывает того факта, что мужчины эволюционно предрасположены (прежде всего, гормонально) к войне, а женщины же наоборот.

     Более того, журналистка прямо-таки спесиво утверждает, что будто бы мужчины испытывают страх перед доминированием женщин. Чего стоит цитата: «Мужчине очень трудно вступать в сексуальные контакты с женщинами-философами, директорами крупных фирм. А очень хочется»[8]. Перед такими женщинами мужчины испытывают импотенцию. (Импотенция прямо связывается с эмансипацией[9]). Да и вообще они выживают благодаря медицине[10]. Авторша делает подобные выводы исходя только из своих личных бытовых психологических наблюдений, но обобщает их до мирового закона.

       Очернение мужчин перемеживается с обелением, воспеванием женщин. Так, напр., заявляется, что мудрость женщины – в том, что «она работает на команду, т.е. на выживание рода…»[11] Важно подчеркнуть: своего, а не чужого рода. Помимо того, что женщина якобы мудра, она еще и самодостаточна, в отличие от мужчины. Последнее «доказывается» тем, что женщин не страшит развод и его последствия в виде одиночества. Хотелось бы только понять, ради чего женщины вообще рожают и сохраняют «свой» род? Может им известен сакраментальный смысл человеческого (а не животного) существования, над которым мучается «мужская» культура? Полагаю иначе (следуя логике данного же опуса): «думанье», как правило, неестественно для женщин, за них все уже «обдумал» инстинкт, который и является главной их сутью, а не полумифическая любовь, как это утверждает авторша[12]. (Причем для нее, это очередная самоочевидная истина).

    Ее протест против воинственной культуры патриархата, которая якобы подмяла под себя женственное начало в женщине, выглядит совершенно неубедительным, больше похожим на рисовку. (О каком патриархате можно всерьез говорить, когда почти 80 лет в Россией правили женщины: управство Софьи Алексеевны (1682-89), и с Екатерины I по Екатерину II (т.е. с 1725 по 1796), даже в Киевской Руси престолом владела женщина? Да и сегодня у нас в кабинет министров вхожи две женщины). К тому же, как отмечал Шестов, женщины «еще с древних времен больше любили воинствующих и воен­ных, чем мирных и статских мужчин»[13]. И эта любовь в них чисто инстинктивная: самкам любо наблюдать, как самцы борются меж собою, чтобы по окончании битвы признать себя рабыней победителя[14].

   Журналистка верно отмечает, что женщины всегда правили (доминировали), даже лишенные каких-то гражданских прав, прежде всего, через свою сексуальность, т.е. способность возбуждать влечение мужчин; что русская женщина правила через свой статус матери. Но спрашивается, где же в истории были другие женские способности? Если женщины реально способны эффективнее и плодотворнее править и управлять, чем мужчины так, что же они в истории предпочитали не оспаривать эту роль у мужчин? Оказывается и здесь мужчины виноваты, дескать, ограждали женщин от нормальной жизни и т.п. Все это утверждается, не смотря на то, что по большому счету именно мужчины подарили женщинам эмансипацию. Вот она «благодарность».

    Итак, на мой взгляд, данный опус сам по себе показателен, и действительно рассказывает о Женщине (точнее, о ее представителе – Ирине Карчагиной); это, действительно, «достойный» ответ Вейнингеру, поскольку только подтверждает некоторые его утверждения. Он не только не раскрыл заявленной темы, но, судя по всему (учитывая почти полную фактическую неподтверждаемость), получился гротескно лживым. В целом же он отвратителен в своем пошлом словоблудии (как кухонная, базарная болтовня), и не то чтобы сиюминутен, а глубоко суетен, легкомысленен и быстро забываем. В отличие от достаточно продуманной и талантливой книги 22-летнего Вейнингера карчагинский опус, по-моему, стоит похоронить в забвении, что с ним по сути уже и произошло.