Шушарина О.П. Диалектика единства системности и несистемности. // Философские науки, 1983, № 3.

 

 

 

Широкий размах так называемого системного движения в современной научной мысли находит свое довольно яркое выражение в двух проти­воположных формах философской рефлексии.

В одних случаях при обсуждении основных категорий и проблем диалектики как общей теории развития «системное движение» практи­чески не упоминается (или понятие системы используется лишь в доста­точно общем смысле) При этом принцип системности фактически развивают не затрагивая традиционного категориального строя и содер­жания диалектики, как бы обходя ее молчанием или заявляя, что систем­ный принцип «дополняет» ее.

В других случаях принцип системности и принцип историзма называ­ются важнейшими моментами, или сторонами, диалектики. Однако такое понимание тоже вызывает ряд вопросов, один из которых состоит в сле­дующем. Если, как полагают некоторые философы, и диалектика Гегеля, и тем более материалистическая диалектика уже были неявно, но по существу вооружены системными представлениями, то не является ли внедрение специфического системного понятийного аппарата в диалек­тику ее терминологическим засорением, поскольку классическая диалек­тика и без этого аппарата дала непревзойденный образец философской, и в том числе системной, мысли? Если же, как полагают другие философы, системные представления содержательно обогащают саму материалисти­ческую диалектику, то остается неясным, что именно дает диалектике как таковой введение в нее современных системных представлений.

Конечно, относительную резкость предложенной постановки вопроса нетрудно и смягчить, тем не менее философское осмысление, в том числе и критическое, роли системных идей в развитии диалектики имеет прин­ципиальный характер. Ниже мы обсудим ряд аспектов этого вопроса.

Понятие системы в философском и вообще научном смысле исполь­зовалось, например, Кантом, Фейербахом, Гегелем в достаточно простой трактовке. Речь здесь шла о понимании систем просто как логически за­вершенных, упорядоченных и достаточно целостных теоретических конст­рукций Другими словами, многие мыслители прошлого использовали понятие системы для обозначения особенностей определенных философ­ских теорий, называемых философскими системами. Теперь же понятие «система» (философская) переросло такие трактовки и в ряде работ некоторым образом фокусирует на себе саму системную проблематику (см. Ойзерман Т. И К вопросу о марксистском, позитивном понимании философской системы - Вопросы философии, 1975, № 7) Иными слова­ми, исследование сущности, развития философской системы, имеющее к тому же самое прямое отношение к привычному для философов пред­мету, создает возможность продвижения в разработке системной пробле­матики диалектики, системологии самой теории диалектики Такой под­ход действительно позволяет ярко «высветить» важные моменты систем­ной проблематики совмещение системности с развитием, согласование всеобщности противоречий с логической непротиворечивостью самой теоретической системы и пр. Видимо, свое влияние здесь оказывает также предположение, что если, грубо говоря, удастся разобраться с системной проблематикой в разрезе такого трудного предмета, как сама философ­ская теория, то на более конкретных уровнях это будет сделать проще Однако такой регулярный, почти дедуктивный путь развития философских представлений с самого «верха» оказывается не в меру линейным, конфликтующим с их содержательной стороной, что в результате может повести к лингвистической, формально-логической или просто схоласти­ческой эрозии самих действительных проблем диалектического мате­риализма.

Высшим, единственным или всеобщим «подлежащим» В. И. Ленин называл материю, отвечая на вопрос, что движется, и требовал отли­чать ее от самого движения. Однако вопрос об общих «подлежащих», об универсалиях сущего — это вопрос иной, который тесно связан с вопросом о том, каково строение мира. Законы и категории диалекти­ческого материализма предикативны по отношению к предельно широко­му кругу предметов, начиная от того, что сегодня рассматривается как область элементарного, и кончая Вселенной. Речь идет о том, что, собст­венно, развивается, обладает качеством и количеством, возникает и исчезает, взаимодействует, содержит в себе противоречия и т. п.

Универсалии сущего на протяжении всей истории философии и высту­пали, так сказать, как априорные, само собой разумеющиеся, интуитив­но ясные и общезначимые «подлежащие». Это «вещь», «то, что», «нечто», «каждое», безличная форма всякого, обладающего теми или иными свойствами, вступающего в те или иные отношения. Вещь есть не что иное, как дискретная форма существующего. Именно над вещью («нечто», «то, что» и т. п.) как наипростейшим субъектом, выражающей и наипростейшие моменты реальности, надстраивается (причем в разных разрезах, но связно) основная категориальная система предикатов, атрибутов, свойств, отношений.

Уже античная философия решила в самом первом приближении вопрос о всеобщей структурности мира, о наипростейших формах существующего (одновременно отвечая на имплицитно присутствующий здесь основной вопрос философии). Философия диалектического материализма и самого отдаленного будущего не избежит таких абстракций, как «нечто», «вещь» и т. п., ибо обладание одной лишь способностью су шествовать (объективно!) есть не только прием разрешения проблемы начала теории, но и вообще момент объективной реальности. Однако теория не была бы теорией, если бы не предполагала «возврата» к до теоретическим началам на своей развитой категориальной основе. Товар (важнейшая категория политической экономии капитализма), например, первоначально выступает и определяется как очевидный элемент богатства или хотя бы полезности (эмпирическая, «дорациональная», очевидная «вещь» политической экономии), но затем (после того как категория товара претерпевает ряд метаморфоз) эти же ценности раскрываются уже как массы определенных товаров, а далее   как деньги и капитал. Эта вторая сторона вопроса (категориальный возврат к наипростейшему, который в методе Маркса выступает как переломный пункт между движением сначала от конкретного к абстрактному, а затем от абстрактного к конкретному) по-своему решалась и античной философией

Необходимость теоретического возврата к вещи, т. е. к первоначально очевидному, но перестающему быть таковым по мере объективного изменения самой" вещи и соответственно по мере развития категорий, обнаруживается также в проблеме возникновения и развития. Ведь развитие нечто (вещи) означает, что данное нечто в некоторый момент есть одновременно и нечто другое, а это уже отрицает саму определенность вещи как наипростейшего объекта. Это «второе приближение» осуществляется посредством диалектики «бытия - небытия» Уже в аристотелевом решении проблемы возникновения, как показал 3 Н. Микеладзе, вводится существование

не-сущего как возможного или сущего в возможности в отличие от сущего в действительности (см Микеладзе 3. Н Проблема возникновения и аристотелев метод аспектов    Вопросы философии, 1981, № 6) А движением (развитием) оказывается становление как нечто третье, отличное от уже возникшего, или сущего в действительности, и от порождающего то, что возникнет, т. е. от сущего в возможности. Вещь как «кирпичик», «клеточка», или прообраз-универсалия, сущего становит­ся сама структурной (имеющей в себе и сущее, и не-сущее) с интегративной для них стороной в виде становления, перехода. Эта диалектическая идея проходит через всю историю философии. В итоге «взаимодействие мертвых тел природы,— писал Ф. Энгельс,— включает гармонию и кол­лизию; взаимодействие живых существ включает сознательное и бессозна­тельное сотрудничество, а также сознательную и бессознательную борьбу» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 622). «Чем отличается,— замечал В. И. Ленин,— диалектический переход от недиалектического? Скачком. Противоречивостью. Перерывом постепенности. Единством (тождеством) бытия и небытия» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29. с. 256).

Между тем связь бытия и небытия, внося структуру в наипростейшую форму, все-таки сама еще не обретает категориального статуса, ибо не покидает сразу область, так сказать, априорно мыслимых начал. Более того, с формально-логической точки зрения отсутствие контрадикции между бытием и небытием вносит два взаимосмешиваюшихся смысла в категорию существования: существование вообще, распространяемое и на не-сущее, которое ведь также есть, и существование просто как дейст­вительное. Здесь, конечно, мы вновь и вновь убеждаемся, что философия не может быть формальной, аксиоматической теорией. Философия не мо­жет принять на веру начала, но и никогда не сможет сделать эти начала логически безупречными, она раскрывает их в системе как бы «возвра­тами» по спирали, а в историческом развитии — вообще путем уточне­ния, видоизменения старых (наличных) начал, форм сущего.

Аристотелево становление, будучи постоянным состоянием изменяю­щейся вещи, обретает в конце концов категориальный статус, но тем не менее покоится на зыбкой основе дотеоретического понимания «бытия-небытия» как ставшего и притом становящегося, а отчасти оказывается синонимичным движению, развитию, переходу, фиксируя, однако, измен­чивость, но оставляя в тени его источник. Становление как таковое делает саму вещь релятивной и, в сущности, подменяет ее собой. Но в результа­те дальнейшего развития философской мысли экспликатом становления было утверждено (особенно Гегелем) противоречие.

В современной философской литературе обсуждение проблемы диа­лектического противоречия занимает большое место. Обсуждаются по­нятия структуры противоречия и его функции, смысл единства и борьбы противоположностей, ведущих (и производных), основных и главных, внешних и внутренних противоречий; фазы, этапы разрешения, уровни, типы и виды противоречий и т. п. Однако если здесь не затрагивать «вторичных», «третичных» планов категориальной системы, то по вопросу о сути противоречий мы согласны с M. M. Розенталем: «Самым характерным и существенным для противоречия Гегель считал момент отри­цательности, существующий не как посторонний и внешний для предмета, а как имманентный, внутренне присущий и неотъемлемый от него» (Розенталь M. M. Учение Гегеля о диалектических противоречиях и марк­сизм.— Вопросы философии, 1974, № 8). Позитивный же момент, отнюдь не отрицаемый таким пониманием противоречия, состоит уже в том, что противоречие становится абсолютной деятельностью и абсолютным осно­ванием общего развития. Эти идеи развил далее марксизм.

Противоречие, этот центральный категориальный и исходный пункт марксистской диалектики, как известно, генерализует представления о развитии, указывает на его источник, но одновременно как бы разрушает всякую стабильную структуру вещи. Развитое противоречие предполага­ет не только четкое различение его сторон (противоположностей), но и их тождество, единство и в то же время борьбу. В. И. Ленин с полным основанием говорил о единстве и борьбе противоположностей как о сути и ядре диалектики.

Заметим, что абстрактная, если так можно выразиться, «чистая» диа­лектика есть абсолютно обратимое логическое движение, есть абсолют­ная симметрия универсальной взаимосвязи. Это выражается, упрощенно говоря, в равноправности взаимосвязей в рамках абсолютности движе­ния: бытие и небытие, становление и противоречие абстрактно перманент­ны, как и отрицание и отрицание отрицания; качество переходит в коли­чество, а количество в качество; стороны "чисто» диалектического противоречия при абстрактном подходе равноправны и т. п. Такого рода «чистой» диалектике по сравнению с диалектикой материалисти­ческой «недостает» положений о всеобщей направленности развития, удерживающей в себе и материал (субстрат, первооснову), и асимметрию сторон противоречия (а тем самым и движения), и, следовательно, мо­мент необратимости в объективном мире и в познании.

Важно подчеркнуть, что диалектика и материализм, конечно, в марксизме взаимосвязаны исключительно тесно, но все-таки в известном смысле они «дополнительны». Из материализма не «выводится» диалек­тика; со своей стороны, в «чистой» диалектике «глубже» существования нельзя найти некоторого субстратного начала, а можно найти лишь су­ществование иного вообще, т. е. лишь своего рода «дурную бесконеч­ность». Сам факт этой «дополнительности» уже является определенным намеком на первостепенное значение системности как в самой объектив­ной реальности, так соответственно и в философии. Именно под этим уз­ким углом зрения мы и затронем ниже некоторые фрагменты истории философии.

Необходимость «десимметризировать» диалектику была смутно осознана в античной философии введением натуралистических первооснов (воздух, вода, огонь, атомы). Впоследствии прочное место в философских концепциях занял бог, понимаемый, впрочем, некоторыми мыслителями весьма близко к категории материи (как абстрактная первопричина, первооснова всего или перводвигатель), и у ряда средневековых фило­софов «бог» оказывался материей в ее пантеистской форме. Уже в со­чинениях Платона, Аристотеля, Прокла, Августина и других высказы­вались идеи о некоторых особых, ступенчатых отношениях порядка, рез­ко отличных от бинарных, парных «симметрии», в том числе и от отноше­ний части и целого, по сравнению, с которыми ступенчатые отношения выступают как их обобщение. Однако впервые этим отношениям (формам взаимосвязей) как иерархическим придал категориальный, атрибутив­ный статус, правда, опять-таки в теистической форме, философ раннего средневековья, известный как Псевдо-Дионисий Ареопагит

Вообще понятию иерархии уделялось постоянно все большее место в философии и науке. В частности, иерархия занимает едва ли не цент­ральную позицию в гегелевской теории государства и права

Между тем с философской точки зрения иерархичность сущего со временем обнаруживает в себе черты абстрактно-«дурного» в обе стороны (вверх и вниз) диалектизма; жестко же фиксировать концы этой лест­ницы - значит вернуться к метафизике. Общая логическая направлен­ность иерархичности во взаимосвязях сущего нуждается либо в новых атрибутивных представлениях (возврат к категориальной парности на новой основе), либо в предметном заполнении ступеней «естественной» иерархии, чтобы стать действительной стороной онтологии (хотя это «заполнение», видимо, всегда будет нести на себе печать эмпиризма, если не антропоцентризма) Основные формы движения материи, по Энгельсу, заполняют иерархию предметным содержанием, но это осу­ществляется, можно сказать, не в области оснований философии, а в ее первом «приложении» и в ее «выходах» на частные науки Следующим ша­гом в этом направлении и стало системное движение - в плане измене­ния как предметных, так и атрибутивных представлений, а в основном в плане разработки методологических подходов (см. работы В Г Афанасьева, И. В. Блауберга, В. И. Кремянского, В. А. Лекторского. А. M. Миклина, В. Н. Садовского, M. И. Сетрова, В. С. Тюхтина, А. И. Уёмова, Э. Г. Юдина и др.).

Современное системное движение добивается в самых разных об­ластях знания значительных успехов и постепенно, все более ощутимо, оказывает влияние на философские представления. Еще раз заметим, что именно в этом разрезе мы затрагиваем здесь само по себе весьма сложное системное движение.

К попыткам развить далее идеи Ф. Энгельса об основных формах движения материи следует отнести многочисленные нынешние класси­фикации так называемых материальных систем, уровней материи. Тень натурфилософского эмпиризма, как отмечалось, всегда будет витать над такого рода представлениями, но главное то, что они, в сущности, не затра­гивают глубинных оснований философии.

Придание «материальной системе» значения одной из центральных категорий, если за этим не скрывается механицизм, можно было бы назвать попыткой популяризировать начало начал философии — форму сущего, вещь, т. е. выразить эмпирически данное в теоретической фор­ме. Но всякая такая попытка сразу же наталкивается на сложнейшие (в своей конкретности) понятия такого рода, как конечная система, замкнутая, разомкнутая, открытая, относительно самостоятельная си­стема и т. п., с которыми в состоянии справиться лишь развитые «вто­ричные», «третичные» слои философского категориального аппарата. Начала, а точнее, основания философии имеют ведь далеко не только дидактический смысл, поскольку «наипростейшее» (в своей абстракт­ности) есть, как отмечалось, существеннейший момент реальности, в ко­тором скрыта глубочайшая диалектика структурности. Реальная структурность всегда диалектична, а диалектика непременно структу­рирована.

Определенным философским результатом системных представлений является понимание системности как особого качества, свойства объек­тивного мира (см.: Миклин А. M. Системность развития в свете законов диалектики.— Вопросы философии, 1975, № 8; Каган M. С. Системность и историзм.— Философские науки, 1977, № 5; Афанасьев В. Г. Систем­ность и общество. M., 1980; Кузьмин В. П. Системный подход в научном познании и марксистская методология.— Вопросы философии, 1980, № 2, и др.). Это уже бесспорное приближение к категориальному реше­нию вопроса. Однако в подавляющем большинстве трактовок систем­ность выступает как синоним существования систем или «качественной узловатости» существования явлений природы. Вместе с тем если эту прерывность форм движения или формальную итерацию отношений части и целого (надсистема, подсистема, элементы, структура, функции и т. д.) мы назовем системностью, то продвинемся вперед в лучшем случае лишь терминологически.

Фактически общепризнано, что системность не исчерпывает реаль­ности, но коль скоро философия по внутренней необходимости ищет пре­дельно «исчерпывающие» объяснения, она сначала должна найти хотя бы просто-напросто начальную антитезу системности, чтобы приблизиться к «исчерпывающему» пониманию. И этот наидревнейший прием не только позволяет более глубоко понять самое системность, но и содействует поступательному осмыслению оснований философии.

Способом существования и формой действительного нечто, формой бытия процесса является его системность, определенность, «замкнутость» как целостность, сохраняемость. Способом существования и формой недействительного нечто, формой небытия вещи является ее несистем­ность, внесистемность, неопределенность, открытость в этом смысле. Спо­собом и формой существования вещи, единицы материального движения является единство бытия и небытия, системности и несистемности. В единстве системности и несистемности, говоря словами Гегеля, и состоит "хитрость разума», именно «разума», а не системного узкого рас­судка. Поэтому так называемые открытые системы — это либо узкоки­бернетические объекты, предполагающие открытость в виде его связей с внешним окружением, либо просто модное наименование любой вещи, всегда «открытой» в себе.

Системность и несистемность — наиболее общие и универсальные, пребывающие в диалектическом единстве характеристики движения ма­терии. При этом несистемность группирует вокруг себя в понимании раз­ных философов неопределенное, открытое, бесконечное, неравномерное, неограниченное, случайное, неповторимое, а системность — определенное, оформленное, закрытое, конечное, равномерное, ограниченное, законо­мерное, повторимое[1]. При таком понимании системность крайне далека от свойства существования в форме систем, так как любая реальная «материальная система» содержит в себе как системное, так и несистем­ное. Несистемность — новообразование и законообразование, систем­ность — функционирование и законоосуществление. Несистемность — познание (движение понятий), системность — «готовое» знание. Конеч­но, системность, как и несистемность, имеет весьма непростые отно­шения с рядом вышеперечисленных понятий, что подтверждает богатство указанных категорий как принадлежащих основаниям философии и по­тому в некотором направлении перестраивающих всю систему взаимо­связей категорий.

В движении материи системность и несистемность противоположны, но вместе с тем и едины (как неразрывные способы движения материи). В вещи, в отдельном их связь становится диалектической, конкретной, лишенной формально-логической контрадикторности. Так, несистемное вещи может содержать свое системное, и наоборот. Но в целом и общем на уровне оснований абсолютна как бы дополнительность системности и несистемности; преобладание того или иного возможно лишь в конкрет­ном, что вскрывается уже на достаточно развитых уровнях категориаль­ного аппарата.

На примере понимания противоречий, пожалуй, проще всего пока­зать, что внедрение категорий «системность» и «несистемность» в основа­ния философии влечет за собой существенные изменения во многих пред­ставлениях. Речь идет о всех тех философских работах, в которых хотя бы упоминаются внешние отношения и противоречия и в которых этим от­ношениям и противоречиям отводится хотя бы самая незначительная роль по сравнению с внутренними.

Вещь как целое структурна лишь в той мере, в какой она системна;

границы системности «вглубь» есть элементы; субстрат элементов (ко­торые в системе бессубстратны) есть тоже внешнее по отношению к системе и внутреннее по отношению к вещи. Для системы условия, среда. «входы» — это нечто внешнее; для вещи условия есть внутреннее. Вещь как целое есть всегда нечто единственное, тотальное. «Другое» нечто оказывается поэтому уже внутренним моментом опять же единственно­го такого нечто (вещь), которое объемлет и «то», и «другое».

Для системного внешнее определенно, точно так же как определен­на сама система.-Любая система есть объективная дихотомия мира на саму систему и на все то, что внутри элементов, между элементами, вне их, вне связей между ними, т. е. на все внешнее, несистемное. Что же является внешним для вещи? Для системного внешним может быть нечто определенное, например другая система.

Противоречие между двумя системами, мы полагаем, есть нечто иное, как форма несистемности целого, объемлющего и эти две системы. Само противоречие, конечно, тоже предполагает и свой имманентный момент системности, но эта системность для противоположных систем есть несистемность. Поэтому внешнее противоречие объекта в какой-либо частной науке есть, упрощенно говоря, внутреннее противоречие вещи, выходящее за границы предмета этой науки. Так, например, для органоцентризма в биологии популяционные отношения были внешними, а преодоление органоцентризма сделало и эти отношения внутренни­ми и т. п.

Противоречие вещи в главном содержании есть противоречие меж­ду системностью и несистемностью. Любая системность порождает спе­цифическую несистемность, нарушает тем самым условия собственного существования системности. Системное как бы «наращивает» несистем­ное, а последнее приводит к качественному изменению, т. е. к другой си­стемности, отрицающей прежнюю; системное включает несистемное (от­рицание отрицания) как часть (в прогрессивном движении) либо раство­ряется в несистемности, поглощается ею (в регрессивном движении). Таковы очень кратко положения диалектики, основанные на примене­нии категорий «системность» и «несистемность». Не вдаваясь в более глубокий анализ, обратим внимание только на то, что категории систем­ности и несистемности могут рассматриваться как средства конкрети­зации законов диалектики и их необходимый момент.

Преодоление «дурной» системной иерархии посредством категорий системности и несистемности, казалось бы, возвращает нас к дальней­шей, но «чисто» диалектической экспликации того, что выступает как дотеоретическая форма отображения сущего. Действительно, мы опять вернулись к парной симметрии «системность — несистемность».

Однако если стороны противоречия «бытие — небытие» («действи­тельное — возможное») различны только тем, что одна из них есть ан­титеза другой, то системность и несистемность как стороны противоре­чия вещи различны не только этим симметричным противоположением, но и по своей внутренней природе, по своим имманентным свойствам. В самом тривиальном случае это различие повторяемости, инвариант­ности и неповторимости, неупорядоченности в движении вещи. Несистем­ность, таким образом, есть диалектическая форма проявления материаль­ного начала в движении вещи. Несистемность, нам думается, в особен­ности вносит в диалектику новый мотив — асимметрию, хотя он вносится не только ею. А это значит, что связующее звено между диалектикой и материализмом, т. е. логический отправной пункт диалектического ма­териализма, обнаруживает себя в самих началах, в основаниях философии.

Начальная асимметрия характеристик движения как системности и несистемности имплицитно несет в себе при правильном ее понимании отношение материальности и потому является своего рода порождающим «конструктом» в описании материального мира, отражаемого последую­щими шагами развертывания философской системы, при переходе к опи­санию движения как необратимого в любых конкретных формах, а еще далее .и при переходе к последовательной цепи основных форм дви­жения материи.

Признавая в соответствии с природой «душу» вещи — ее несистем­ность, мы тем не менее отнюдь не отрицаем детерминацию ее развития в целом. Определяющим развитие вещи является ее содержание, а не форма. Именно уже в этом (хотя и не только в нем, но это вопрос особый) и состоит первенство системного над несистемным, проявляющееся лишь в конкретном, а не в универсальном движении и несистемно порождаю­щее конкретное. Причем развитие конкретного как системно, так и не­системно, точнее, оно несистемно лишь в пределах оснований, а сама несистемность определяется богатством, разнообразием, спонтанностью развивающейся материи.

В познании диалектика системности и несистемности воспроизво­дится возвращением от конкретного к абстрактному, до тех пор пока не снимется несистемность условий существования, а затем идет вновь к конкретному на новой основе с инвариантным, системным внешним, тождественным внутреннему, и т. п.

Утверждение о «системности — несистемности» движения материи требует, на наш взгляд, проведения дальнейших исследований. Но уже сейчас понятно, что рассмотренные положения могут стать существенным моментом общей теории развития. Что касается методологической сто­роны вопроса, то можно обнаружить, что сдвиг в методологии сам ока­зывается, так сказать, несистемным. Если методология в принятом по­нимании ориентирована на познающего субъекта-индивида, то несистем­ное методологическое решение резко переворачивает эту ориентацию и оказывается в своей наиболее рациональной части ориентированным на общественную организацию познания, т. е. оказывается явлением социально-гносеологического порядка. Несистемность (по месту, субъек­ту, объекту) «непланомерного» производства нового (идеального или ма­териального) объективно требует адекватных форм общежития, т. е. со­ответствующих «инструктивных» положений. Это также, даже на столь абстрактном уровне, подтверждает органическую связь диалектического материализма с обществознанием и общественной практикой.

 

Кафедра марксистско-ленинской философии Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина